— Отлично. Вот и займись этим сразу же. — Данросс нажал клавишу интеркома. — Клаудиа, соедините, пожалуйста, с Джорджем Трасслером. — Он снова взглянул на Филлипа. — Почему Типтоп отключился?

— Чтобы поторговаться, оказать на нас давление, получить больше уступок.

— Нам и дальше звонить ему?

— Нет. После того как ему вручат послание, он позвонит сам. Он понимает, что мы не дураки.

— А когда он позвонит?

— Когда у него будет разрешение, тайбань. Не раньше. До десяти утра в понедельник, когда должны будут открыться банки. Предлагаю сказать этой падали собачьей Хэвегиллу и Джонджону, чтобы они тоже не звонили: зачем мутить и без того мутную воду? На головастика акулу не ловят.

— Хорошо. Не переживай, Филлип, — сочувственно произнес Данросс, — мы выберемся из этой заварухи.

— Не знаю, тайбань. Надеюсь. — Филлип Чэнь устало потер воспаленные глаза. — Диана... эти проклятые акции! Я не вижу выхода из этой трясины. Э-э...

Его прервала Клаудиа по интеркому:

— Мастер Трасслер на линии два.

— Спасибо, Клаудиа. — Он ткнул клавишу линии два. — Привет, Джордж, как там в Сингапуре?

— Добрый день, сэр. Прекрасно, сэр, жарко и дождь, — послышался веселый, бодрый голос. — Вы меня приятно удивили. Чем могу быть полезен?

— Я хочу, чтобы ты первым же самолётом вылетел в Йоханнесбург. Прямо сейчас. Сообщи по телексу номер рейса и название отеля и позвони, как прибудешь, из отеля в Йоханнесбурге. Все понял?

Последовала легкая заминка, и беззаботности в голосе стало меньше.

— В Йоханнесбург, тайбань? Это Южная Африка?

— Да. Ближайшим рейсом.

— Лечу. Что-нибудь ещё?

— Нет.

— Хорошо, тайбань. Лечу. Пока!

Данросс положил трубку. «Замечательная штука — власть, — с огромным удовлетворением подумал он, — особенно если ты тайбань». Филлип встал.

— Я тогда сразу сяду за письмо.

— Минуточку, Филлип. У меня возник ещё один вопрос, требующий твоего совета. — Он открыл ящик стола и вынул матрицу. Кроме Данросса и его ныне здравствующих предшественников-тайбаней во всем мире лишь Филлип Чэнь знал тайну четырех монет. — Вот. Это мне да...

Данросс осекся и застыл. Он был не готов к эффекту, который матрица произвела на его компрадора. Глаза Филлипа Чэня чуть не вылезли из орбит, рот судорожно раскрылся так, что обнажились все зубы. Словно во сне, каким-то замедленным движением он протянул руку, взял матрицу дрожащими пальцами и стал рассматривать её вблизи, беззвучно шевеля губами.

И тут сознание Данросса осветило яркой взрывной вспышкой: до него дошло, что половинка монеты, должно быть, принадлежала Филлипу Чэню, что её украли у него. Ну конечно! Из груди Данросса рвался крик. Должно быть, Жэнь-гуа дал одну из четырех половинок сэру Гордону Чэню! Но почему? Какая связь между семьей Чэнь и мандарином гунхана могла заставить Жэнь-гуа сделать такой ценный подарок сыну-евразийцу Дирка Струана?

Все так же, как при замедленной съемке, старик поднял голову и, прищурившись, посмотрел на тайбаня. Его губы шевелились. Но беззвучно. Потом он, задыхаясь, выдавил из себя:

— Бар... это уже... дал тебе Бартлетт?

— Бартлетт? — не веря своим ушам, повторил Данросс. — Какое, во имя Христа, Бартлетт имеет отноше... — Он замер, потому что сознание озарила новая вспышка, ещё несколько частей головоломки с грохотом встали на свои места.

«Бартлетт! Его подозрительная осведомленность... Тайны, которые он мог узнать только от одной из семи персон, самых доверенных людей, вне всяких подозрений! Филлип Чэнь — самое невероятное предположение из всех!

Филлип Чэнь — предатель! Филлип Чэнь заодно с Бартлеттом и Кейси... Это Филлип Чэнь нас всех продал, передал секреты и передал половинку монеты».

Его охватила слепящая ярость. Пришлось призвать на помощь весь свой опыт, чтобы не дать ей воли. Не помня себя от бешенства, он вскочил, подошел к окну и уставился в него. Сколько он так простоял, неизвестно. Но когда обернулся, голова уже работала четко, выявив кардинальную ошибку в его собственных логических построениях.

— Ну так что? — проговорил он леденящим тоном.

— Тайбань... тайбань... — судорожно начал старик, ломая руки.

— Говори правду, компрадор. Ну!

От этого «ну» Филлип пришел в ужас.

— Это... это Джон, — в слезах выдавил он из себя. — Это не я, кля...

— Я знаю! Быстрее, черт возьми!

Филлип Чэнь выложил ему все: как взял ключ сына и открыл депозитную ячейку, как обнаружил переписку Джона с Бартлеттом и второй ключ, как во время вечеринки в Большом Доме его вдруг посетило дурное предчувствие, как он выкопал такой секретный сейф в саду и обнаружил самое ужасное. Он даже рассказал, как поссорился с Дианой, как они предположили, что монета могла оказаться на Джоне Чэне, и как после звонка Вервольфа она предложила позвонить его родственнику, Четырехпалому У, чтобы его уличные бойцы сопровождали Филлипа, а потом последовали бы за теми...

У изумленного Данросса даже рот раскрылся, но Филлип Чэнь этого не замечал и продолжал, обливаясь слезами, бессвязно излагать, как он лгал полиции и отдал кейс с деньгами юнцам Вервольфам, которых никогда бы не узнал, и как уличные бойцы Четырехпалого, которые должны были охранять его, не перехватили Вервольфов, не вернули Джона и не вернули денег.

— Это правда, тайбань, вся правда, — хныкал он, — и больше ничего... ничего. Ничего до сегодняшнего утра, когда тело моего бедного сына нашли в Шатине с этой гнусной надписью на груди...

Данросс беспомощно пытался собраться с мыслями. Он не знал, что Четырехпалый — родственник Филлипа. Не мог он представить также, как старому моряку удалось заполучить половинку монеты — если только У сам не верховодит Вервольфами или не якшается с ними. А может, Четырехпалый действовал заодно с Джоном Чэнем, разработавшим план фальшивого похищения, чтобы выжать деньги из ненавистного отца? Ну а потом Четырехпалый и Джон Чэнь не поладили, или... Или что?

— Каким образом Джону Чэню стали известны наши секреты? Как он получил сведения, которые передал Бартлетту, — про структуру дома? А?

— Я не знаю, — солгал старик.

— Должно быть, ты рассказал Джону. Об этом знают только ты, Аластэр, мой отец, сэр Росс, Гэваллан, де Вилль и я, а из них только первым четырем известна структура!

— Я не говорил ему... Клянусь, не говорил.

Внутри Данросса снова заклокотала ослепляющая ярость, но он снова её сдержал.

«Давай рассуждать логично, — сказал он себе. — Филлип больше китаец, чем европеец. Веди себя с ним как с китайцем! Где связь? Недостающая часть этой головоломки?»

Пытаясь найти ответ, Данросс впился глазами в старика. Он ждал, понимая, что молчание — сильнейшее оружие, защищаешься ты или атакуешь. «В чем разгадка? Филлип никогда не сообщил бы Джону такие секретные сведения, значит...»

— Господи боже! — вырвалось у него, когда в голову вдруг пришла эта мысль. — Ты вел записи! Тайные записи! Вот как это стало известно Джону! Из твоего сейфа! Да?

Филлип замер в ужасе от дьявольской ярости тайбаня и, прежде чем смог остановиться, выпалил:

— Да... да... мне пришлось согласиться... — Он замолк, пытаясь овладеть собой.

— Пришлось? Почему? Выкладывай, черт побери!

— Потому... потому что отец перед тем, как... передать мне дом и половинку монеты... взял с меня клятвенное обещание, что я буду вести учет тайных сделок... Благородного Дома, чтобы защитить дом Чэнь. Только для этого, тайбань, это никогда не предполагалось использовать против тебя или дома, лишь для защиты...

Данросс смотрел на него не отрываясь, ненавидя его, ненавидя Джона Чэня за то, что тот предал «Струанз», впервые в жизни ненавидя своего наставника Чэнь-чэня. Он был так взбешен их предательством, что его мутило. Потом вспомнилось одно из давних наставлений Чэнь-чэня юному Данроссу, когда тот чуть не плакал от злости из-за несправедливости отца и Аластэра: «Не поддавайся гневу, Иэн, всегда оставайся спокойным. Я говорил то же самое Кулуму и Карге, когда они были такими же юными. Кулум пропускал это мимо ушей, а вот Карга — нет. Так ведут себя люди цивилизованные: не поддавайся гневу, оставайся спокойным!»