Оба покачали головами.

— Все это весьма любопытно. Коммунисты справа, коммунисты слева... — Его взгляд стал ещё более безжалостным. — Похоже, мерзавец есть и в наших собственных рядах, возможно, чин у него не ниже суперинтендента.

— Но это невозможно! — невольно вырвалось у Армстронга.

— Как долго вы работали у нас в Эс-ай, милый мальчик? Армстронга чуть не передернуло.

— Два срока, почти пять лет, сэр.

— Считалось, что у Советов не может быть шпионов вроде Зорге или Кима Филби. Боже мой, Филби! — Неожиданное бегство в советскую Россию этого англичанина, который одно время считался одним из лучших агентов Эм-ай-6 — британской военной разведки, призванной проводить разведывательные и контрразведывательные операции за границей, — в январе того года потрясло весь западный мир. В частности, потому, что до недавнего времени Филби работал первым секретарем британского посольства в Вашингтоне [78] и отвечал за связь с министерством обороны, госдепартаментом США и ЦРУ по всем вопросам безопасности на самом высоком уровне. — Каким образом, во имя всего святого, он мог быть советским агентом все эти годы и оставаться вне подозрений — это же невозможно, верно, Роберт?

— Да, сэр.

— И тем не менее это оказалось возможным, и он долгие годы имел доступ к нашим самым сокровенным тайнам. Во всяком случае, с сорок второго по пятьдесят восьмой год [79] . И где он начал свою шпионскую деятельность? Господи помилуй, в Кембридже в тридцать первом году. Его завербовал в партию другой архипредатель — Берджесс, тоже из Кембриджа, и его приятель Маклин, чтоб им обоим вечно гореть в аду. — Несколько лет назад эти два высокопоставленных сотрудника «форин офис», министерства иностранных дел (и тот и другой во время войны служили в разведке), неожиданно бежали в Россию под носом у британских контрразведчиков, и последовавший скандал потряс Британию и весь блок НАТО. — Кого ещё они завербовали?

— Не знаю, сэр, — осторожно сказал Армстронг. — Но можно поспорить, что это все высокопоставленные лица из правительства, «форин офис», университетской среды, прессы, особенно прессы, и, как Филби, они внедрились чертовски глубоко.

— Когда имеешь дело с людьми, нет ничего невозможного. Ничего. На самом деле люди — это ужас что такое. — Кросс вздохнул и слегка поправил папку. — Да. Но ведь быть сотрудником Эс-ай — привилегия, верно, Роберт?

— Да, сэр.

— Туда ведь должны пригласить, верно? Туда нельзя записаться добровольцем, так ведь?

— Нельзя, сэр.

— Я ведь никогда не спрашивал, почему вы не остались с нами, верно?

— Нет, сэр.

— Ну и почему?

Издав про себя стон, Армстронг глубоко вздохнул:

— Потому что мне нравится быть полицейским, сэр, а не рыцарем плаща и кинжала. Мне нравится работать в уголовном розыске. Мне нравится, когда я могу перехитрить преступника, настичь и арестовать. И затем доказать его виновность в суде в соответствии с законом, сэр.

— Ara, а мы в Эс-ай этого не делаем? Нас не интересует законность или все такое, а только результаты?

— У Эс-ай и Эс-би разные правила, сэр, — осторожно проговорил Армстронг. — Без них колония оказалась бы в крайне затруднительном положении.

— Да. Именно так. Люди — это ужасно, и фанатики множатся, как черви в трупе. Вы были хорошим тайным агентом. Теперь, сдается мне, пора отплатить за все часы и месяцы скрупулезного обучения, которое вы прошли за счет Её Величества.

Сердце Армстронга екнуло дважды, но он не издал ни звука, а лишь задержал дыхание и поблагодарил Бога за то, что даже Кросс не может перевести его из департамента уголовного розыска против его воли. Он отбыл два срока в Эс-ай, но вспоминал их с содроганием. Да, поначалу казалось лестным, что выбрали именно его, почтили доверием, но это быстро приелось. Внезапные задержания под покровом темноты, закрытые разбирательства, и не нужно никаких настоящих доказательств, лишь результат и ордер на срочную тайную депортацию, подписанный губернатором, а потом сразу на границу или на джонку — и на Тайвань, и никаких обжалований или пересмотров. Никаких и никогда.

— Это не по-британски, Брайан, — всегда говорил он своему приятелю. — Я за честное, открытое разбирательство.

— Какое это имеет значение? Будь практичнее, Роберт. Ты знаешь, что эти ублюдки виновны. Они враги, агенты наших противников-коммунистов. Они нарушают наши установления тем, что живут здесь и ведут против нас и нашего общества подрывную работу — при помощи и при пособничестве кучки ублюдков адвокатов, готовых на все за тридцать сребреников или даже меньшую сумму. То же самое творится в Канаде. Господи, когда я служил в канадской конной полиции, врагами порядка выступали тамошние юристы и политики и те, кто стал канадцами недавно, как ни странно, сплошь англичане, все тред-юнионисты социалистического толка, которые непременно оказываются на переднем крае любой агитации. Какое это имеет значение, если ты избавляешься от таких паразитов?

— Это имеет значение, я так считаю. И не все подрывные элементы здесь — коммунисты. Есть много националистов, которые хотят...

— Националисты хотят, чтобы «комми» убрались из Гонконга, вот и все.

— Ерунда! Ведь Чан Кайши после войны хотел прибрать колонию к рукам. Его остановил только британский флот после того, как нас бросили американцы [80] . Он до сих пор мечтает установить над нами суверенитет. В этом он ничем не отличается от Мао Цзэдуна!

— Если у Эс-ай не будут развязаны руки, как у противника, как нам тогда выбраться из такой передряги?

— Брайан, дружок, я сказал лишь, что мне не нравится в Эс-ай. Тебе нравится — ради бога. А я хочу быть просто полицейским, а не Джеймсом Бондом, черт возьми!

«Да, — мрачно думал Армстронг, — просто полицейским, в уголовном розыске, пока не выйду в отставку и не уеду в добрую старую Англию. Господи, мне и так хватает забот с этими проклятыми Вервольфами». Он опять выжидательно взглянул на Кросса, стараясь, чтобы на лице ничего не отражалось.

Кросс продолжал смотреть на него. Потом постучал по папке:

— Если исходить вот из этого, мы сели в лужу гораздо глубже, чем я даже мог себе представить. Весьма удручающе. Да. — Он поднял глаза. — В этом докладе упоминаются другие, посланные Данроссу ранее. Мне, конечно, хотелось бы взглянуть на них как можно быстрее. Быстро и тихо.

Армстронг повернулся к Брайану Квоку:

— Как насчет Клаудии Чэнь?

— Нет. Никаких шансов. Никаких.

— Что вы тогда предлагаете, Брайан? — спросил Кросс. — Полагаю, мой американский друг тоже об этом задумается... И если он настолько заблуждается, что ему придет в голову передать эту папку — копию этой папки — здешнему резиденту ЦРУ... Я на самом деле буду весьма опечален, если они снова нас обойдут.

Брайан Квок задумался.

— Мы можем послать специальную группу в рабочие офисы тайбаня и к нему в пентхаус, но поиски потребуют времени: мы просто не знаем, где искать, а этим придется заниматься по ночам. Это может быть непросто, сэр. Остальные доклады — если они не уничтожены — могут храниться в сейфе в Большом Доме или в его апартаментах в Шек-О. Даже в его... э-э... в его частной квартире в Синклер-тауэрс или какой-нибудь другой, о которой нам ничего не известно.

— Печально, — констатировал Кросс. — Наша разведка становится ужасающе беспомощной даже в собственной епархии. Жаль. Будь мы китайцами, мы бы все знали, а, Брайан?

— Нет, сэр, извините, сэр.

— Ну, а если вы не знаете, где искать, нужно спросить.

— Как, сэр?

— Спросить. В прошлом Данросс вроде всегда был готов к сотрудничеству. В конце концов, вы с ним приятели. Попросите разрешения взглянуть на доклады.

— А если он откажет или заявит, что они уничтожены?

— Подумайте своей талантливой головой. Умаслите его немного, схитрите, добейтесь его расположения, Брайан. И предложите обмен.